Седьмая пуля(военная драма)
-Мне повезет, повезет, удача на этот раз за мной. - Молодой белобрысый паренек с едва проступившей редкой растительностью на розовых щеках, сидел на стуле и нервно тряс обеими ногами, словно отбивая чечетку. Он был взмокший от пота, и одна из прозрачных капель медленно поползла по правому виску и, оставив мокрый след, исчезла в восьмимиллиметровом стволе револьвера марки “Наган”. На железном табурете напротив сидел бледный седой человек лет пятидесяти и внимательно следил за парнем.
- Дима, тебе помочь? - Спросил он у паренька, из глаз которого катились слезы.
- Нет, я же сказал, я сам все сделаю, мне помощь не нужна, я не маленький!
- Как знаешь, сынок, дело твое, тебя никто не торопит. - Седой глубоко вздохнул, вытер пот со лба тыльной стороной ладони и огляделся. Посередине небольшого, незамысловато обставленного помещения стоял громоздкий металлический стол, ножки которого были накрепко привинченны к полу. Вокруг стола распологались прикрученные к полу металические скамьи, на которых, в неестественных позах застыли шестеро мужчин. Все они были мертвы.
На столе не было ничего, кроме игральных карт, разбросанных по столу и залитых кровью.
- Прощай мама! Прощай Светка. - Дима вспомнил, как совсем недавно вез сестру на велосипеде через весь районный центр, через весь рынок на речку. Вспомнил, как прыгали вместе с развалин старой дамбы прямо в бурлящие потоки ледяной воды. Вспомнил, как познакомился там с Катей и поссорился с сестренкой, потому что обратно на велосипеде он вез Катю а не ее.
Он полез в задний карман брюк и достал оттуда аккуратно сложенные листочки, исписанные мелким девичьим почерком. Парень дрожащими руками разложил листки на коленях, и на них сразу появились прозрачные расплывающиеся пятнышки. Дима безудержно плакал. Седой молчал и смотрел на парня синими, как море, глазами.
- А, к черту все, - вдруг выпалил белобрысый, - сегодня мой день, сегодня мне везет, - и нажал на спусковой крючок… Барабан провернулся, сухой щелчок… Выстрела не последовало… Дима удивленно взглянул на револьвер, глаза за секунду высохли, и потом его лицо искривилось в гримасе неизмеримого, животного ужаса.
- Нет, нет, я так не хочу, не хочу, нет, нет, нет! - Парень неожиданно прыгнул в сторону, опрокинув стул, и начал биться лбом об угол стола. Седой быстро подскочил к нему сзади и оттащил в сторону. Но лоб был уже разбит, и из раны появились капельки крови.
- А ну, быстро приведи себя в порядок, - прикрикнул он на белобрысого и залепил ему сильную пощечину, - Ты кто? Мужик или баба? Ты что вытворяешь такое? Cядь на табурет, кому говорю? И не забудь, о чем договаривались: если меня пуля на пол сбросит, чтобы поднял меня и усадил обратно, не хочу на полу валяться, как собака! И главное, не забудь все записать, сколько сможешь, до самого конца… Понял?
-Понял, понял, как же не понять? Извините, Николай Ларионович, не знаю, что на меня нашло, - Дима вытер мокрое от слез лицо и посмотрел на мужчину. - Ваша очередь, - паренек поднял с пола револьвер и передал седому.
- Так-то лучше, возьми, вытри кровь со лба, - проговорил Николай и вытащил из кармана брюк носовой платок. Потом на секунду замешкался, сунул платок обратно и махнул рукой. - А… Кому это теперь надо? Теперь уже все равно. Он уселся поудобней на стул, и незаметно для Димы откинул барабан револьвера, и из гнезда прямо в ладонь выскользнул единственный патрон…
Холодный металл коснулся седого виска, и мороз прошиб насквозь видавшего виды Николая. Он вдруг отрешенно уставился куда-то в сторону синим немигающим взглядом. Мимо его взора проносились годы его нелегкой жизни, полной опасностей, любви и тяжкого труда. Секунды складывались в годы, а минуты в десятилетия…
Три месяца назад он вышел на крыльцо своего старого дома в деревне Суховка, обнял десятилетнего сына Олежку, и поцеловал жену. Николай хорошо помнил, что пообещал сыну научить его вязать морской узел на судовом канате, как собирался вместе с ним построить плот с настоящим парусом и взять Олежку на охоту со своими старыми друзьями Генкой и Валюхой. Много чего хотел, но многое теперь потерял, и надежды никакой. Николай почувствовал, как в горле застрял ком и не дает продохнуть. Но собравшись с силами, мужчина тяжело вздохнул и потер левой ладонью лицо.
- А, пропади оно все пропадом! – Выкрикнул он и спустил курок…барабан провернулся и...ничего. Николай опустил голову на грудь и его плечи задрожали. Дима тут же подскочил к нему.
- Николай Ларионович, что с вами? И тут же отпрянул. Седой поднял голову. Плечи его тряслись в безудержном истерическом хохоте. Он смеялся, и из глаз его ручьями лились слезы.
- Нет, ты видел такое, парень? А, видел? А я-то уже думал… Вот чудеса, да и только… Мать вашу… Он протянул дрожащей рукой револьвер Диме. Патрон уже был в гнезде.
- На, сынок… Теперь тебе точно повезет, слишком это все затянулось, аж тошно.
- Да, Николай Ларионович, наверняка, эта пуля моя, - парень грустно усмехнулся, - Извините за то, что я тут вам устроил, взбесился, нервы сдали, - он сильным движением крутанул барабан нагана, и уставился в пол. Дима больше не плакал. Страх прошел, а на лице появилась улыбка, причины которой были понятны только ему самому.
- А знаете, я уже не боюсь, мне уже наплевать. Единственное что… - Паренек задумался… - Скажите, только честно, Николай Ларионович, вы верите в бога?
Седой исподлобья взглянул на парня.
- Знаешь, Дима, в такой ситуации грешно не верить… Я, наверное, верю. Раньше не верил… Сам знаешь… А теперь верю.
- Спасибо, Николай Ларионович, вам за все…
Раздался выстрел.
Седой, бледный человек поднял распростертое на полу тело белобрысого паренька и бережно усадил его на стул. Карие глаза Димы остались открыты, и Николай осторожно прикрыл их ладонью. Ему необходимо было еще кое-что доделать, пока смерть не заключит его в свои объятия. Прежде всего, Николаю хотелось поудобней усадить за столом своих товарищей, протереть от крови стол, на сколько это было возможным, и самое главное, необходимо было записать и рассказать обо всем, что здесь произошло. Николай снял с себя белую майку и начал вытирать стол. Ему не было страшно, боль притупилась, и остались только воспоминания. Воспоминания об этих людях, которые плечом к плечу сражались рядом с ним, а теперь их тела небрежно рассажены вокруг громоздкого стола, где совсем недавно раздавались их живые голоса и смех, такие живые, что это воспоминание словно ножом резануло по сердцу рано поседевшего капитана. Он хорошо знал, что его ждет. Он такое уже видел не раз. Но он сам согласился на такую смерть, наверное, самую жуткую и мучительную. Ему оставалось совсем немного…
Эпилог.
Контр-адмирал, командующий черноморской флотилией Алекминский Олег Николаевич склонился над массивным письменным столом в своем кабинете и велел никого к себе не впускать. Перед ним лежали две папки. В одной из них находился отчет о подводной экспедиции на затонувшую во время Великой Отечественной Войны подводную лодку С-34, обнаруженную подводниками три месяца назад.
В отчете сообщалось, что найденная у берегов Болгарии подводная лодка С-34 была затоплена 8 ноября 1941 года при проведении секретного задания по уничтожению Болгарского конвоя, сопровождавшего вражеские корабли. Никто из экипажа не выжил, но 14-го ноября 1941 года на болгарском побережье, в районе Созополя были найдены тела двух подводников. Так же сообщалось, что внутри переломанной пополам подлодки были найдены тела восьмерых моряков, сумевших заблокировать один из отсеков, где находилась кают-компания. Чтобы избежать мучительной смерти от удушья, семеро моряков застрелились из револьвера марки “Наган” принадлежавшего капитану 3-го ранга командиру подлодки Алекминскому Николаю Ларионовичу. Сам капитан был найден в том же помещении. Он погиб от кислородного голодания…
Контр–адмирал отложил в сторону папку с отчетом и взял другую. Внутри находился судовой журнал подводной лодки С-34. Страницы пожелтели, но хорошо сохранились. Через час командующий черноморской флотилией дочитал последнюю строку судового журнала, написанного его отцом 45 лет назад. Он взял графин с водой, стоявший на столе, и придвинул стакан. Налить воды в стакан Олег Николаевич не смог. Руки дрожали, и тогда он просто выпил воду прямо из графина. Контр-адмирал чувствовал, как в его горле застрял комок, не находя выхода чувствам, охватившим его. Он сел и обхватил голову руками.
Его отец рассказал все: как их подбили и они перекрыли отсек, пытаясь найти убежище от подступающей воды, как остались без связи, без рации, без еды, питья. Он писал, как пропала надежда на спасение, и моряки решили покончить с собой, чтобы избежать мучительной смерти. У капитана оказался револьвер, но всего на семь патронов, и тогда они решили играть в карты на пули. Правила были просты: тот, кто выигрывал, получал право на пулю. Двое оставшихся играли в Русскую рулетку на последний патрон, на седьмую пулю. Николай признался, что специально проигрывал в карты и вынимал патрон из барабана, когда была его очередь стрелять. Он хотел, он должен был остаться последним, как и подобает капитану погибшего судна. Но он понимал, что не может сказать об этом морякам, так как они ни за что не согласились бы на его условия. Последняя строка была уже написана неразборчивым почерком, и Олег Николаевич смог разобрать только пару слов: Олеж… береги…мам… …блю… проща…
Контр-адмирал, командующий черноморской флотилией, вытирал рукавом редкие слезы, катившиеся из его глаз, и повторял тихо, шепотом: Батя, ты отдал свою пулю, последнюю седьмую пулю, просто отдал…
Ответить с цитированием
Сообщение от Sergey - 717
